Главная О сайте Прозекторские семьи Любовь к профессии? Клиницисты Начальство Скандалы и т.п. Родственники... Студенты Гостевая книга anpavel@bk.ru anpavell@yandex.ru

Светлой памяти моей бабушки 
Чернявской Зинаиды Ивановны

* * * 
Осенью на падающий лист
Нечего вниманье обращать:
Как сумел, исполнил роль, артист.
Он сыграл бы, может быть, опять –

Зрители, к несчастью, разошлись
И земля совсем уже близка.
- Посмотри-ка в тающую высь – 
Кто там ждёт такого игрока!

Скоро рассвет
* * * 
Вы уехали вдруг, и замолкла
Вся Вселенная, словно во сне,
Я похож на голодного волка, 
Истерзавшего душу луне.

Так случается: грохот лавины
Оборвет, точно смерть, тишина,
Облака, как солдаты, застынут,
И смешаются все времена...

Незабытая встреча

В двадцать лет... Незабытая встреча
Возвращается часто ко мне,
Тёплой шалью ложится на плечи
Весть о давнем несбывшемся сне.

Лёгкий вздох - осторожно и быстро
Прикоснулась, взглянула, ушла...
Одиноко сверкнувшая искра,
Яркий отблеск, мерцание, мгла…

Всю ночь

Мы всю ночь говорили о вечном:
О болезнях, стихах и любви,
Два ребёнка, на воле беспечно
Расплескавшие тайны свои.

Оказалось, что ночью не страшно
Разговаривать, это не страсть.
Словно мы на огромнейшей башне
И с неё невозможно упасть.

Оказалось, что вечные темы,
Как сгоревшие спички, просты,
Уминали их с яблочным джемом,
А для запаха – ломтик мечты.

Быстро ночь за окном исчезала,
Потихоньку светлели дома,
Оставалось ни много ни мало,
Как сойти незаметно с ума.

Но само – всё никак не сходилось,
Это нас забавляло вдвойне,
От природы подобная милость
Смехотворно упала в цене.

Твои письма 

Ты пишешь письма тихие, как сон,
И тёплые, как солнце на рассвете,
Без возрастов, без тайн и без имён
Бумажные, смеющиеся дети.

Но на столе передо мной лежат
Не письма, не мечты, не откровенья – 
Ты посылаешь мне свой лёгкий взгляд,
Спокойных рук своих прикосновенье.

Они – как пальцы мягкие твои,
Как фото из семейного альбома,
Они и далеки, как журавли,
И, словно голос собственный, знакомы …

* * *
Ты в себя превращаешься ночью – 
Невесома, прозрачна, тиха,
Словно таинство страсти восточной,
Словно первая строчка стиха...

Твой сон

Разбудить невозможно тебя,
По утрам – безнадёжно чужая,
Никогда не возьмёт воробья
В небеса журавлиная стая.

Кем же ты отнята у меня?
Кто любимых уводит без спроса?
Слаще мёда он, жарче огня,
И колдун, и поэт, и философ.

На востоке так властвует хан,
Там и рабство и власть безграничны;
Так хоронит суда океан
С лёгким хрустом скорлупок яичных.

Перед вами склоняюсь и я,
Наши с ним несравнимы объятья!
В стенах каждого монастыря
Бога любят по-разному братья.

Признание в любви

Ты вдруг заговорила о любви,
Эпитетами речь не украшая,
Глагол с местоимением твои – 
Из нежных фраз не слишком ли простая?

На скатерть проливают так вино
И шепчут о давно раскрытых тайнах,
Так вылетает бабочка в окно,
Распахнутым найдя его случайно.

Я взгляды понимал твои не раз,
И ласку, и тепло, и поцелуи…
Не нужно повторять мне сотен фраз,
Я и одну боготворю, простую…

Картавость

- Повтори мне, любимая, снова:
«Роет норку расстроенный крот»,
С обертонами каждого слова
Голосок твой счастливо живёт.
Не стесняйся картавости, знаешь,
Некрасиво лишь имя её,
Будто карта свистит козырная
Иль на ветках ворчит воронье.
Словно жарким безоблачным летом
Высыпает откуда-то град
И с асфальтом рокочет дуэтом
На французский – раскатистый – лад.
Для меня в каждом звуке загадка
И разгадывать – день ото дня…
Каждый кажется льдинкою сладкой,
С языка соскользнувшей в меня.
Или ночью – я вижу порою – 
Как, грассируя в сонной тиши,
Невесомо парят надо мною,
Точно бисер, крупинки души.
Друг на друга они непохожи,
Как живые, танцуют кругом,
Веселы, безмятежны, тревожны…
Днём и ночью, когда мы вдвоём,
Повторяй мне, любимая, снова:
«Роет норку расстроенный крот»,
С обертонами каждого слова
Голосок твой высокий живёт.


Ничего необычного

Ничего необычного в солнце апрельском,
В атмосфере слегка ледяной аромат,
Без дождей, без трамваев засохшие рельсы,
Замерзая в земле, молчаливо лежат.

И не выспаться снова – обычное дело,
Александровский парк в нём со мной заодно,
Нам обоим за тысячу лет надоело
Друг на друга кивать: «Видишь, утро давно…»

Эскалатор метро пропускает ступени
Меж зубов стариковского серого рта,
Этот труд по привычке не видим, не ценим,
Электричка, гудок, теснота, суета…

О, когда ж надоест мне такая дорога
И обыденность станет страшнее всего?
Если я возвращусь и окликну с порога,
А в ответ не услышу совсем ничего.

Как я читаю стихи

Чудеса происходят случайно,
Поздний вечер банален до слёз,
Ни одной, даже крошечной, тайны
Нам под кофе никто не принёс.
- Сигарету? 
- Не спят ещё дети…
- Телевизор?
- Любовь да война…
За окном с придыханьями ветер,
Вся природа скупа и черна.
И стихи… Их немыслимо сразу
Отрывать от глубокого сна,
Подготовиться каждая фраза
К пробужденью спокойно должна.
Наугад открываю страницу:
- Вам для сна недостаточно дня?
Добрый вечер, мне что-то не спится,
Просыпайтесь, не бойтесь меня.
Лёгким взглядом по строкам ребристым,
Как по платьицу вдруг ветерком,
Пробегу с нетерпеньем артиста,
Помолясь перед сценой тайком.
Прикоснусь – и чуть видимой дрожью
Заволнуются бусины строк,
В них, оживших, вздыхая тревожно,
Заискрит электрический ток.
Каждый вздох ароматом желанья
Станет тонко пьянить в этот час,
Паутиной любовных признаний
Незаметно опутывать нас.
Очень нежно, нельзя торопиться,
Нарастающий трепет – в ладонь,
Вздрогну – вылетит раненой птицей,
Зашипит, как залитый огонь…
Поцелуями, шёпотом, лаской
Раскалю докрасна, добела,
Чтобы в ночь превращённая сказка
До безумия нас довела.
И безжалостно рвётся терпенье,
Страшной пыткою кажется страсть,
Всеми чувствами в это мгновенье
Я решусь, обречённый, пропасть!..
Отрезвленье от сыгранной роли…
Обоюдовнезапный дуэт.
И стихи и любовь своевольны.
- Спи, любимая, скоро рассвет…


Кофе со льдом

* * * 
Возвращаться тебя не просил я давно – 
Каждый вечер и так ты со мной.
Все дела положили с тобой под сукно,
Все хранятся подшивкой одной.

Наша память суха, и не вспомнить о них,
Потревожить – нет боли сильней.
Песня кончилась, кажется, голос затих,
Дышим пылью накопленных дней.

Понимаю теперь я, что те времена
Нам принять надо просто за сон.
Посмотри за окно: удивишься – весна…
Не фантазия ль – смена времён?

Необычное прощанье

Необычное наше прощанье
Через трепет прозрачной вуали…
Очень редкими были свиданья,
Чтоб разлуки разлуками стали.

Нам довольно мгновенья придумать
О себе не рассказ – эпопею:
О поэте, молчащем угрюмо,
О забывшей все таинства фее…

Как монголы – прошедшие годы
Обложили жестокою данью.
И тела – им, бессмертным, в угоду – 
Проросли вековым ожиданьем.

Каждый год – незаметным наростом.
Мы себя по привычке обманем.
Объясняется скучно и просто
Необычное наше прощанье…


Третий хозяин

Обязательный утренний кофе,
Ложка сахара, сливки, печенье,
Твой немой непроснувшийся профиль,
На столе неподвижные тени…

И она так проста и спокойна
Между нами – хозяином третьим,
Что забудешь про бури, про войны,
Про несчастия и лихолетья.

Осторожною быть перестала,
Поняла, что никто не прогонит,
Что бродяжничать вновь по вокзалам
Не придётся, как чёрной вороне.

О, конечно, слегка постарела,
С нами жить – и не то ещё будет,
Пропитается тяжестью тело,
Мы ж обычные, тихие люди.

Не спешит наше скромное трио
Берегущих себя музыкантов,
Нам не нужно allegro con brio,
Мы довольны разумным andante.

* * *
В нашем городе скрипки и тени,
Дни и ночи – одни на двоих,
И летающий парк развлечений – 
То любовь, то улыбка, то стих…
Но во мне лишь одна половина:
Полувздох, полузвук, полувзгляд,
Словно город тобою покинут,
И сердца еле слышно стучат…



Не минуты, а годы

Оказалось, твой скромный уход – 
Не минуты, а долгие годы.
И металл наконец устаёт,
И прощанье выходит из моды.

Твой уход – это таянье льда.
А последняя встреча?.. Не помню…
Тишина так лежит иногда
На заброшенной каменоломне:

Посмотрев осторожно вокруг,
Заползла и легла незаметно,
Но всегда наготове испуг 
От шагов, от дождя и от ветра.

Твой уход, словно жизнь черепах,
И медлительный, и непонятный;
Бесконечное эхо в горах
Никогда не вернётся обратно…


Геометрия Евклида

Параллельные миры

Мы живём в параллельных мирах,
Мы друг друга не видим, не знаем.
Нам забавна такая игра,
Хоть забава совсем не земная – 

А танцовщицей в небе она,
Так легко пируэты выводит,
Весела, молода и стройна,
Как ничто в нашей здешней природе.

Понимаю, нет правил игры,
И ни ты, и ни я не в обиде – 
Без конца параллельны миры,
Мы друг друга не знаем, не видим…

* * *
Мы спокойно расстались друг с другом,
Очевидный, естественный шаг,
Только слабая искра испуга
Промелькнула – случайность, пустяк.

Мы уверены – будет и встреча
В понедельник, в дождливый денёк,
Месяц март точно также увечен,
Как безжизненный наш диалог,

Непохожий нисколько на споры,
На признанья, на выкрики в лоб,
Так, размеренные разговоры,
Ни затактов нет в них, ни синкоп…


Враль

Нам песню пропеть бы, да голоса жаль,
Да петь не умеем вдвоём,
Известно, я ловкий и ветреный враль
И тешусь таким ремеслом.

А ты недоверчива. Твой голосок
С моим не удержится в такт.
Десятки протоптанных нами дорог
Нигде не сливаются в тракт.

Стоят между нами густые луга,
Леса – не зайдешь, не пройдёшь.
Ведь ты молчалива, горда и строга,
Зачем тебе лёгкая ложь?

Буря в чашке

Буря в чашке, в стакане, в напёрстке?
Выбирай! Лучше так, чем ничто?
Нашей повести первая вёрстка;
А захочешь – хоть десять, хоть сто!

Это ж будет бесплатно, не так ли,
Подурачиться снова? Изволь.
Сцена два. В том же самом спектакле.
Не спеши – я придумаю роль…

О, теперь я хочу нарядиться
Фантастическим гением зла,
А тебе – роль тишайшей черницы,
Полагаю, вполне б подошла.

Выбирай, кто из нас искуситель,
Сверхзадача безумно проста.
Пусть смеётся обманутый зритель,
Пусть рыдает! Одна суета.

Нам до зрителя вовсе нет дела,
Мы и сами себе не нужны.
Ты – уже, мой партнёр, почернела,
Я – готов для чумы и войны…

…Ты считаешь, чего-нибудь стоит
Нам в напёрстки такая игра?
Всё забудь. Успокойся. Пустое.
Наша повесть донельзя стара.

Ты писала письмо

Ты писала письмо и задумалась вдруг,
Адресат твой внезапно пропал,
Словно выскользнул из опустившихся рук
И разбился хрустальный бокал.

Хрусталя – наживное добро – мне не жаль,
Можешь, впрочем, порвать и письмо,
А пошлёшь, промолчишь – я поверю едва ль,
Всё расскажет оно мне само.

Понимаю, что мысль – не укажешь ты ей,
Без указов от пламени – дым.
Хочешь – снова пиши, хочешь – снова разбей,
Я и к мыслям ревную твоим.

Заперты двери

Ты стучишься, но заперты двери,
Окна крошечны, стены толсты.
Ты поёшь, но твой голос растерян
В лабиринте лесной темноты.

Ты себе и представить не можешь,
Как роскошен, огромен мой дом,
Тишина в нём страшнее берложьей,
Нет ни смеха, ни музыки в нём.

Мне гостей не зазвать. Только звери,
Только хищные птицы вокруг,
Поневоле закроешь тут двери
На замок, на засов и на крюк…

Оглянись на чащобу – разбоем
Непрестанно разит от неё,
Разве можно мне роскошь покоя
Променять на такое жильё?


Ты спокойна

Ты не пишешь огромных романов
И коротких любовных стихов,
Незнакомы тебе ураганы
И морей устрашающий зов.

Ты спокойна как львица в неволе,
Где ни жертв, ни опасностей нет,
И служитель всегда сердоболен,
И готов ежедневно обед.

Здесь о запахах думать не надо – 
Всё железные прутья кругом
Да безликий пейзаж зоосада…
…И таким можно выстроить дом.

Ежедневные встречи

Ежедневные встречи к любви
Отношенья почти не имеют.
Хочешь – случаем их назови,
Хочешь – буднями… Как там вернее?

Безмятежные всплески речей
Никого ни к чему не приводят.
Что за силы питают ручей
В умирающей, чахлой природе?

День за днём наплывают на нас,
Как колёс пароходных движенья,
Непонятный и бедный рассказ
Без развязки и без продолженья…

А помыслить сумеем ли мы
О поступке каком-нибудь вздорном,
Чтоб andante дождливой зимы
Не звучало сонливо-минорно?

Что ни будет – случится само,
Мы себя от себя отстранили,
И не пишется даже письмо
Ни простым, ни возвышенным стилем…

Что же случилось?

- О, что же случилось? 
- Нет-нет, 
Сверкнула она незаметно,
Одна из легчайших комет,
На пару с космическим ветром…
- Кто видел?
- Да нет никого,
Давно все заснули в округе,
Не верит никто в колдовство,
Боятся мороза да вьюги.
- А как там у Бога, узнай,
Там ангелов много-премного,
Вдруг кто-то из них невзначай
Взглянул на ночную дорогу!
- Что ангелам крошка твоя!
Дела есть у них поважнее:
Ты видишь – огромна Земля,
Так трудно управиться с нею!
- Но как же мне быть, дорогой?
Мне нужно узнать непременно
О ней, я с ценою любой
Смирюсь, назови же мне цену!
- Назвать? Испугаешься ты!
Зачем растревоживать душу?
Пусть юноши холят мечты!
- Молю тебя!
- Ладно же, слушай.
Проспал ты свой солнечный свет,
Вся жизнь твоя – костью игральной.
Теперь успокойся, поэт,
Сверкнула она – виртуально!


* * * 
И трамвай, как всегда, опоздал,
И безденежье – хваткой бульдожьей,
У метро то ль базар, то ль вокзал – 
Толчея, перегар, бездорожье.

И по лестнице вниз не сбежать – 
Всё любовники, дети, кошёлки,
И захлопнулись двери опять
Перед носом. А злиться без толку.

Торопиться – и нервов уж нет,
Без того задыхается время,
И живёшь без особенных бед,
Но как будто не с теми, не с теми…

Где ты?

Я тебя целый вечер не ждал.
Мандолину терзал медиатор,
Мой простой, неумелый вокал
Разлетался по миру куда-то…

Было некого за душу брать.
Что ямщик? Всем известно – замёрзнет,
Что молодушка-вдовушка-мать?
Что там муж, и ревнивый и грозный?

А потом я подумал – стихи
Расколышат мне воздух обрюзгший?
…Никому не понять ни строки.
Даже стены попрятали уши.

Молчаливо закончился день,
Завтра что-нибудь будет другое?
Или снова, как серая тень,
Проведёшь целый вечер со мною?



Не просишь

Ты меня не просишь ни о чём,
Все слова и мысли однозначны,
Реплики друг другу подаём – 
С крупных сумм копеечною сдачей.

Терпеливо жду я каждый раз,
Вдруг сухая ветошь разговора
Вспыхнет. Знаю, спичек нет у нас,
Нам такой товар сегодня дорог.

Впрочем, я ведь тоже не прошу
У тебя подарков и свиданий,
Невдомёк простому мурашу,
В чём же смысл полярного сиянья.

Молчание

Мы с тобой не сказали ни слова
О погоде: дожди в феврале,
Снег больной, да и тот разворован,
А остатки – как сор на столе.

И о нашем нестойком здоровье
Не нашли, что друг другу сказать,
Нам и насморк и кашель не внове:
То придут, то исчезнут опять.

Шумный поезд метро, расставанье,
Остановка внезапным толчком…
Это не было, впрочем, свиданьем – 
Я с тобою, увы, незнаком.

Не проси

Не проси, эта старая скрипка
Не расскажет тебе ни о чём.
Ты уверена – Божья ошибка,
Что остался я жить скрипачом.

Обижайся. Обиды никчёмны,
Хоть проглатывай их, хоть смакуй.
Будь невинной и будь вероломной.
Если выдержишь ревность – ревнуй.

Не вставай перед ней на колени,
Не брани – видишь, брань ей смешна.
Ты не стоишь того искушенья, 
На какое способна она.


Перешагни

Едва знакомы

Ты посмотрела скупо, осторожно,
Как будто мы с тобой едва знакомы,
Стоял я долгожителем острожным,
Вернувшимся к оставленному дому.

Глядит на экзотическую птицу
С таким же точно строгим удивленьем
Какая-нибудь гордая царица
И не поймёт – желанье, развлеченье?

Так в декабре под снегом заморожен,
Казалось мне, лежит обычный камень,
Молчание, прокрашенное ложью,
Безудержно сгущалось между нами.

Твой взгляд упал, и я, прозревший, понял – 
О, как великолепно солгала мне!
Да, если долго согревать в ладонях,
В конце концов оттаивают камни…

* * *
Поднимись на семнадцать ступеней.
Столько лет ты отдашь за свиданье?
Я обычный, потрёпанный гений
Не искусств, не наук – восклицаний.

Вертикальной чертою и точкой
Сомневаюсь, мечтаю и спорю.
Каждый вымысел, каждая строчка – 
Обессиленной птицей над морем.

Сделай шаг – вновь семнадцать осталось,
Продавцу покупатель не ровня,
На прилавке лишь сон да усталость,
Видишь – нищий. Какой он любовник?..


Ты не избалована

Ты не избалована. Мужчины
Рук своих тебе не подавали,
Не случалось выдержанным винам
Терпеливо ждать тебя в бокале.

Розы не бросала ты небрежно,
В благодарность опуская веки,
Песенки не пела безмятежной,
С лёгкостью подписывая чеки.

Не играла допьяна в рулетку,
Табака не знала дорогого…
Кто ж тебя учил, моя кокетка,
Мучить каждым жестом, каждым словом?

* * *
Не по званию ты говорлива,
Не по должности ты весела,
Ты смеясь можешь прыгать с обрыва
И всю ночь развлекаться со зла.

Ты к сезонам любым равнодушна,
А любим каждый прожитый час.
Для родных ты ребёнок послушный,
Для себя – завершённый рассказ,

И сюжет до обидного ясен,
И размерен, прозрачен язык.
Очень жаль. Я к двуличию басен
С их тяжёлой моралью привык.


Легко

Легко, как в масло острый нож,
В мой отсыревший дом вошла,
И так же, может быть, уйдёшь,
Здесь нет и не было тепла.

А смех? Он кое-как живёт,
И даже нежность где-то есть,
Соврать не даст персидский кот – 
Приучен вдоволь спать и есть.

От солнца дохромавший луч,
Бывает, тешится с окном,
Визглива дверь и пол скрипуч – 
Вот наша музыка живьём.

Ты осмотрись – и грязь и пыль,
И паутина по углам,
Под потолком сырая гниль,
А на полу бумажный хлам.

Всё можно вымыть в выходной,
Поставить стол, позвать цыган
И посвятить тебе одной
Весёлый этот балаган.

Возможно всё – день без забот,
С шампанским вечер, ночь без сна…
Но как безудержно цветёт
Солёным цветом седина.



Где вы, звуки?

Я играл Паганини

Я играл сегодня Паганини
Бабочкой – в закрытое окно,
Чайкой, заблудившейся в пустыне,
Аргонавтом, ищущим руно…

Пальцы заплетались друг за друга,
Разум и терпенье потеряв,
И пассажи судорожной вьюгой,
Словно в бездну, падали стремглав!

Струны – в стон распятые – дрожали,
До истерик воздух доводя – 
То ворчлив, то грозен, то печален,
То приговорённый, то судья.

Истощен от вечного движенья,
Танцевал без устали смычок,
Разрезая жадно, с вожделеньем
Волны звуковые – поперёк!

Не спасла ни воля, ни гордыня,
Страх шепнул, на дьявола похож:
Если прикоснешься к Паганини – 
Пропадёшь, ничтожный, пропадёшь!


Нотный стан

Нотный стан, тонкокостный и хрупкий,
Целый день неуверенно ждёт
На столе пересушенной губкой 
Аромата нанизанных нот.

Пятиструнок терпеньем растянут
И не может, немой, прошептать:
- Что, хозяин, ты трезвый ли, пьяный?
Или в гости поплёлся опять?

Но однажды, как в доме игорном,
Чёрно-белому вдруг повезёт:
Будто в пашню посыпятся зёрна – 
На линейки созвездия нот,

Тонконогих, грудастых, вихрастых,
Невозможных от детских проказ!
Но такое бывает нечасто,
А серьёзно сказать – только раз.

Застывшие звуки

Восклицаньем застывшие звуки…
От огромной, тяжёлой земли
Вопреки достиженьям науки
Оторваться они не смогли.

Кто родил их: труба ли органа,
Задрожавшей струной контрабас,
Или может быть меццо-сопрано,
Или старый, заслуженный бас?

И застыли те звуки однажды,
Словно Бога о чем-то моля,
Превратился немедленно каждый
В неподвижную нить хрусталя.

Отчего же они замолчали?
Может их из-за рваной струны
Не допели и не доиграли?
А теперь никому не нужны.

Профессор, играющий на гитаре после заседания научного общества

О профессор, о доктор наук!
Не хватает вам, знать, медицины,
Ваша кисть – пятилапый паук
Над прямой и простой паутиной.

Вы и сами довольно просты,
И апломб ваш умерен и ясен,
Вам легко пошутить с высоты,
Многоликость собрания скрасив.

Ваш учитель не сед – лысоват,
Что-то шепчет со сцены по-польски,
Мы смеемся, но всё наугад,
Новички на приёме посольском.

Вы уселись среди проводов,
Микрофонов и прочих орудий – 
Электричество свило гнездо
Развлекающим публику людям.

Ваше соло, профессор, вполне
Может вызвать в сердцах восхищенье,
Словно всадник на белом коне
К оборванцам попал в окруженье.



Живой угол

Кошелёк без денег

Чтоб остался ты, милый, пустым,
Не смогу допустить никогда,
Просто деньги закончились. Им
Как гулящим гулять – не беда.

Их, конечно, нельзя не любить – 
Кто же брезгует лаской у нас! – 
На бумажный их смысл, как на нить,
Наживлён каждый день, каждый час.

Ты для них не отчизна, не дом,
А обычный – из тысяч! – трактир.
Деньги живы особым трудом – 
В узел Гордиев связывать мир.

Не смущайся, мой друг, предо мной,
Ни при чём здесь волненье и стыд – 
Это тёмное пиво виной,
Да селёдка в дыму, да «Зенит».

Я смотрю, что задумался ты,
Разве деньги – тревога твоя?
Даже если карманы пусты,
То, действительно, кто нам судья!?

Ты без денег мне дорог до слёз,
Наше трио с квартирным ключом
Вечно вместе, в жару и в мороз,
Вспомни, как нам спокойно втроём!

А разгадка запутанных чувств
Не сложна и в порядке вещей:
Кто посмеет сказать, что ты пуст
С фотокарточкой? Знаешь ли, чьей?..

Проездной билет (просроченный)

Как солдат, ты своё отслужил,
И цена – не придумаешь ниже.
В кошельке у меня старожил
По нелепой случайности выжил.

А вакантное место твоё
Городская бронирует свалка,
Престарелым такое житьё
Предназначено – жалко, не жалко.

Несказанно тебе повезло – 
Умираешь без боли, без крика,
Каждый знает своё ремесло,
Бесполезный ты мой горемыка.

Термометр за окном

Я смотрю за окно поутру,
Утра раннего чёрная мякоть,
Что нам Бог приготовил – жару
Или холод, пургу или слякоть?

Там на вахте висит постовой
Неподвижно, безмолвно и прямо,
Ухватившись рукой и ногой
За оконную серую раму.

Вместо крови окрашенный спирт,
Только он совершенно не греет,
Не подумали выдать мундир,
И оружие, и портупею.

Из пластмассы зелёный сапог
И фуражка такого же цвета.
Чтоб сбежать от хозяев не смог,
Через кожу гвоздями при этом.

Знает, могут и выгнать взашей,
И согреть, и совсем не заметить,
Но себя он считает в душе
Самым лучшим служакой на свете!

Плюшевый львёнок

Ты лежишь на спине, а глаза опустил,
И поэтому смотришь ты вверх,
У тебя не осталось, наверное, сил
Ни на сон, ни на плач, ни на смех…
Тихо в комнате детской. Огромный диван,
И тебе отвели уголок,
Как бродяге, который немыслимо пьян
И бесчувствен с макушки до ног.
Я и сам-то случайно заметил тебя
На постельном – в буграх – пустыре.
Ты ведь знаешь, как может ребёнок, любя,
Растрепать и забросить в игре.
Так о чем же ты думаешь? Не обо мне,
Не об Африке дальней своей…
На измятой, остывшей за день простыне
Разве можно казаться умней,
Чем ты есть? Пусть твердит всё хозяйка твоя,
Что хороших таких не сыскать,
Если чуть подучить бы такого тебя,
То сумеешь и лапу подать.
Ты гордишься, что в шерстке блестит желтизна,
Золотые пылинки снуют,
Что глаза – два открытых овальных окна – 
Для души беспокойной приют.
Затекли твои лапки? Ну-ну, не грусти!
Их не можешь никак опустить?
Командирша твоя, очевидно, в пути,
Нелегко ей за всеми следить!
Будь уверен пока: ты ещё не забыт,
Может быть, и к тебе подойдут,
Похлопочут, чтоб был ты напоен и сыт,
Невеликий, действительно, труд.
Ты ей нужен. Живется пока, так живи,
Пусть не знает, какой ты ворчун,
Ведь она иногда признается в любви,
Не заметив, что в гриве колтун.
Но не верь никому – вечной юности нет,
Обещания счастья – пусты,
Не успеешь заметить – за несколько лет
Безобразно состаришься ты:
Потеряется глаз, перекосится рот,
Вместо уха останется шрам,
Зарябит от проплешин и грудь и живот,
Сальный плюш надорвётся по швам…
Не считай сам себя уникальным, дружок,
Словно сможешь разжалобить ты,
Вот как выбросят тряпкой тебя за порог,
Так узнаешь, в цене ли мечты!

* * *
Я уже не бреюсь третий день.
Главная любовница молчит,
Не зовёт, ссылаясь на мигрень
И на свой неподходящий вид.

Старшая – не выспалась вчера,
Спать сегодня раньше надо лечь,
Намекнула – мол, уже стара
Для подобных полуночных встреч.

Средняя – устала, тяжкий труд,
Март, конец квартала, вновь отчёт…
Да, таких любовниц берегут,
У которых дел невпроворот.

Младшая, любимая моя,
Учится. Как правило, на «пять».
Нет, не перепеть мне соловья,
Право, грех отличниц отвлекать.

Что на этот случай у меня?
Не жена, не пиво, не диван.
Эх, как я усядусь на коня
Да скончаюсь где-нибудь от ран.



* * * 
Вот из крана вода не течёт,
Закрути, раскрути – толку нет,
Удивительный водопровод!
Так на чем приготовить обед?

В холодильнике масло лежит,
Подозрительно жидко оно,
Как-то неаппетитно на вид,
Да и в камере слишком темно – 

Электричество кончилось вдруг,
Не накопишь его про запас,
Ах, чубайсы, отбились от рук.
Так вот всё в государстве у нас!

Телефонную трубку возьмёшь – 
Будто в склеп угодил – тишина,
В кошельке хоть бы ломаный грош!
Не дают гонорар ни хрена.

А из ЖЭКа – пойди, позови!
Всё пропьют там и родную мать…
Разве можно тут петь о любви
И сонеты любимым писать?

Урок ухаживания

- О, любезная, можно за вами
Поухаживать вечером мне?
Чёрный кофий покрепче заварим
И начнём ворковать при луне.
Вот вам чашка – фарфор, Ломоносов,
Петербург нарисован на ней,
Согласитесь без лишних вопросов,
Что трёхсот она стоит рублей?
Ароматен чудесный напиток,
Специально для вас я купил.
Как у вас отношенья с гастритом?
Так болит – не хватает уж сил?

Ну, глоточек! Смотрите, печенье,
Называют «Восточным» его,
В нём изюм и орешки. Варенье
Варит мама – само волшебство!
Так, о чём рассказать?.. О футболе.
Вам известно, что третьим – «Зенит»?
Я игрой этой сызмальства болен,
И уверен, он всех победит!
А какое вам нравится пиво?..
Ну, неважно. Вот я полюбил
«Старый мельник». Ах, пьётся на диво!
Наше, русское. Я ж русофил!
А хотите моей сигареты?
Умоляет под кофе душа – 
И желудок и бронхи согреты,
Дым приятно пускать не спеша.
Загрустила? Ну что же, о грустном
Философствовать тоже могу,
Не люблю, я скажу, это чувство,
Не желал бы его и врагу.
Это осень. Нужны витамины – 
Лук, капуста, петрушка, морковь.
Знаю точно, что в этом причина.
Не расслышал?.. Про что?.. Про любовь?
А про что ж я твердил целый вечер,
Развлекая и вас и себя?
Ну забыл я купить эти свечи!
Но зато остальное – любя!
Никогда и жена не просила
Тех пожароопасных свечей.
В чём их польза, скажи мне на милость?
Люстру включишь – сиди и глазей!
Так, достаточно, время уходит,
Слышь, за мною пришли кореша?
Словом, дочка, оденься по моде
И на взлёт, как запросит душа!



* * * 
Ты живёшь всё так же одиноко
В новостройках южного района,
И не слышно поступи порока,
Не слетают звёзды с небосклона.

Человек спокойный и серьёзный,
Ты читаешь книги и газеты,
Мама не ворчит уже, что поздно
Спать ложишься и встаёшь с рассветом.

Вкусу ничьему не угождая,
Завтрак ты сама себе готовишь,
Что попроще: плюшка, чашка чая,
Всё сама:
- Спасибо.
- На здоровье…

Чья ж вина? Не Бог ли так рассеян?
Нет вопроса, значит нет ответа.
В мире есть загадки поважнее,
Чем такие скучные обеты.


Оглянулся назад

Возраст

На исходе зимы, в день рожденья,
В новорожденном теле моем
Приютился он маленькой тенью
И с тех пор мы как братья живем

Двойниковым неравным уродом:
Он и слеп, и бесформен, и дик,
Изощренный подарок природы
В духе тонких восточных интриг.

Был он в детстве всегда недовольный,
То молчал, то ворчал до зари,
Да и сам я не знал, что невольно
Пригреваю кого-то внутри.

Вырастали… Обычные дети:
Безмятежность, война, шутовство…
Удивительно – как не заметил,
Что считать начинаю его,

Что давно и ужасно запущен,
Как от страха нелеченный рак,
Стал чудовищем кровососущим
Мой родной и нелепый дурак.


Пластинки
В лабиринте всемирной культуры
Вы попали сегодня в тупик,
Оглянулись, потупились хмуро,
Как забытый родными старик.

Вас теперь замечают случайно:
На шкафах, где владычица пыль
Бережет ваши тёмные тайны,
Как могилы безмолвный ковыль.

И хранятся на спинах, на ребрах
Одноглазые ваши тела,
С вас доход уже дочиста собран
Прошлым веком, как сор со стола…

Вечный двигатель

Он сегодня доступен любому – 
Полтораста рублей с небольшим.
Превосходный подарок знакомым
Или детям, своим ли, чужим.

Перекладина, противовесы
И планета Сатурн посреди.
Подтолкнёте лекарство от стрессов – 
Успокоится сердце в груди.

Вечный двигатель… С каждым движеньем
Он качается вправду сильней.
Кто создатель? Какой-нибудь гений,
Деревенский простак-чародей.

Серебристая чудо-вещица,
Незатейлив и радостен труд,
Может, видимо, долго трудиться – 
Я смотрел чуть не двадцать минут.

Мне понравилась эта игрушка,
Согласитесь, довольно смешна.
Спору нет – и железная стружка
В нашем мире кому-то нужна.

Капюшон

Ты не носишь ни шляп, ни беретов,
Диадем, королевских корон…
Это мода, привычка, примета?
На причёске опять капюшон.

Может быть в переливах сезонов
Никого ты не знаешь родней?
И улыбки, и слёзы, и стоны
Бережёт он под кожей своей.

Твой приятель всегда молчаливый,
Тёплых слов от такого не жди.
Ты молчанье сноси терпеливо,
Вдруг когда-нибудь хлынут дожди.

А в Польше

А в Польше такие же травы 
И пыль по обочинам тоже, 
Дубы, как повсюду, корявы, 
А клёны на клёны похожи.

Такое же в Польше и небо, 
Заросшее тучами густо, 
Простая осенняя небыль –
Ни цвета, ни вкуса, ни чувства.

И пробки на узких дорогах 
Поляков, как нас, раздражают.
Реклама смешна и убога 
И нет ни конца ей, ни края.

Строения в спальных районах 
Точнейшая копия наших, 
А смог городов подкопченных 
Ничем горожанам не страшен.

И только на лицах – признанье 
Незыблемой воли Господней, 
Немного полегче дыханье 
Да взгляды чуть-чуть поспокойней.

Закон всемирного тяготения

Оторваться от этой планеты
Не позволит нахмуренный Ньютон,
Он, пробравшись в Господни секреты,
Всю Вселенную чем-то опутал.

О, конечно, мы пробуем космос
Ухватить за холодную пятку,
С бессердечным терпением взрослых
Подползая, как воры, украдкой.

О, конечно, Луна побывала
Под ногами великой персоны,
Оказалось, там бродят устало
Ароматы того же закона.

И теперь собираемся к Марсу…
Крикнуть хочется: «Милые, бросьте!»
Это мне представляется фарсом,
Мы повсюду – незваные гости.

И не Ньютон почтенный виновен,
Что с землею мы связаны этой:
Нам и здесь не хватает здоровья,
Где уж там про Господни секреты.


Твой поцелуй

Твой поцелуй наивен и серьёзен,
Он – как внезапно вспомнившийся сон,
Он – как сиянье северное в прозе
Спокойно мне тобой преподнесён.

Сближаются нацеленные лица,
Зачем – сама не понимаешь ты.
Рождался он под тяжестью традиций,
Родился – невесомей пустоты.

Твои улыбки, смех и лепетанье – 
Многоголосый аккомпанемент,
Над ним холоднокровное созданье – 
Солирующий глухо инструмент,

Который ты умеешь просто мучить,
И как бы ни хотелось мне помочь,
Играть тебя научит только случай,
Моя родная, крошечная дочь!



Горожане

Маленький бук в Александровском парке

От него деревья отшатнулись – 
Прочь от прокажённого ребёнка,
Ствол стоит закопанной ходулей,
На сторону сбились волосёнки…

Лилипут с потрескавшейся кожей,
А незатянувшиеся раны,
Корками покрытые, похожи
На опустошённые карманы…

Он молчит, сонлив и неухожен,
Чувствует, что не в чести уроды,
Но при этом он никак не может
Не расти, в любое время года…

Чайка

Ты забыла Балтийское море,
Красноногая, крепкая птица,
Царь морской твою душу проспорил
Коммунальщикам бывшей столицы.

Как хозяйка стоишь на дороге,
Нет усталости, взгляд твой уверен,
Вид надменный, отчаянный, строгий.
Эх, не птицей родиться б, а зверем!

Ты привыкла скитаться по суше,
И морских развлечений не жалко:
Разве воздух тут смраден и душен
Над кормящею матерью-свалкой?


Безымянная улица.

Улица безмолвная, улица бескровная,
Терпишь ты и ругань, и колёсный визг,
И дожди, и цокот каблуков окованных,
И блатные посвисты просолённых брызг.

Боли ты не чувствуешь, радости не знаешь,
Праздники, не праздники – всё тебе равно.
Может быть от голода – чёрная, немая?
Не кормили досыта мы тебя давно.

Да и чем ты кормишься! Грязью подколёсною,
А вода солёная горло пережгла,
Вот и всё, что брошено серой лапой осени
С городского знатного, щедрого стола…

Родилась ты скромной девочкой-тихоней,
Думала до смерти запросто прожить,
Думала – взлелеют, будут нежить, холить,
К праздникам подарки будут приносить.

Только обернулась жизнь твоя неволей,
Уложили наземь – вот тебе приют,
Камнем замостили, надпись прикололи,
И не вспоминают, и не подают…

* * *
Не по нраву сегодняшний ветер
Распушённой прическе твоей.
Успокойся, никто не заметил – 
Все спешат, по домам бы скорей.

Как в истерике, каждый твой локон
Бьётся-бьётся, то чёрен, то рыж;
Видишь, жёлтые проруби окон,
Видишь, тёмные плоскости крыш

Холодны, ко всему безразличны,
Их ни ветер, ни дождь не берёт,
Ни слезинки на стенах кирпичных,
Все привыкли к нытью непогод…

Спящая собака

Одушевлять тебя не нужно – 
Сама ушами шевелишь:
На лёгкий шум вспорхнули дружно
И встали кончиками лыж.

Кого ты ждешь на остановке?
Какие могут быть дела?
Сложила хвост у самой бровки,
А морду в лапы убрала.

И в безмятежной этой позе
Лежишь коричневым бугром,
Случайная, как рифма в прозе,
Молчащая, как в горле ком.

О фонарном столбе

Восемь граней и восемь углов,
Неухоженность – жёсткой щетиной,
И семью, и здоровье, и кров
Потерял этот серый мужчина.

Да была ли семья у него?
Изувечено тощее тело
Одиночеством. Всё естество
От молчания окаменело.

Богомольи глаза от дождей,
От огней ли тяжёлых пригнулись
С немигающей думой своей
В бесконечном ночном карауле?

На прыщавых, шершавых боках – 
Объявлений живые заплаты,
Для подачек – отверстием пах.
Что кидают? Увы, небогато…

Так живёт, так стоит сирота,
Не ломаясь в любую погоду,
И не может под вечер с моста
Камнем броситься в чёрную воду…

34-й трамвай

Друг мой старый, ты не помнишь,
Как я ждал на остановке
По утрам вагончик сонный
С ярко-красной окантовкой?

Ты всегда был тих и скромен,
Не улыбчив и не грустен,
На свидания со мною
Приезжал из захолустья.

Утро тёмное зимою,
Мельтешит перед глазами
Лёгкий снег, деревья стоя
Без одежды замерзают.

Все мы ждём тебя, терпенья
Нам хватает, слава Богу,
Но приходит ощущенье,
Будто вымерла дорога…


То зима, то осень

Снег на карнизах

Ровный снег на карнизах крутых
Ни упасть, ни подняться не может,
Как впервые записанный стих – 
Полужив, молчалив, осторожен…

Неподвижный отрез полотна,
Открахмаленный кем-то до хруста,
Им у каждого в доме окна
Подбородок украшен искусно!

Скоро полдень. И стало теплей,
Раздобрела природа туманом,
Он пополз потихоньку к земле
Деревенской, тяжёлой, сметаной.

Без следа исчезали не раз
И пустыни, и горы, и реки,
А в бессмертье всё верят у нас!
Вот и он размечтался – навеки.

Октябрь

Я люблю его за название,
За спокойствие, за молчание.
Я не жду его, сам приходит он,
Как проситель, бьёт мне земной поклон.

И стоит-молчит, не шевелиться,
Будто он для меня – безделица.
А в глазах его нету голоса,
Чуть дрожат желтизною волосы.

Лишь душа его невесомая,
То ли пьяная, то ли сонная,
Надо мной парит, словно я ей враг,
Не поймать её, не понять никак.

Городской снег

Он идет и молчит, не смеется,
Он спокоен, он сам по себе,
В омертвевших пустотах «колодцев»
Всё внимает его ворожбе.

Будто в нем – и судьба и спасенье,
А молчанье – напутственный знак,
Высочайшее всем дозволенье…
Только все это вовсе не так.

Посмотри – ни малейшего дела
Нет ему ни до них, ни до нас.
Как же слушать всем не надоело
Нескончаемый, пошлый рассказ!

Рассуждаем, любуемся телом,
Распростёртым на мёрзлой земле,
То – по сердцу – убийственно-белым,
То кипящем, как каша в котле.

Может именно это и ищем – 
Хаос липнущих крошек-теней,
Всё годится нам – избранным – в пищу,
Лишь бы был попроворней халдей.

Сухой снег

Беспечен, медлителен, сух.
Зачем ему наши заботы?
Зачем ему зренье и слух?
Он сыт немотой да дремотой.

Икра нерестящихся туч
Земли достигает вальяжно,
Безмерно ленив и летуч
Из тысяч зародышей – каждый.

Наивен, беспомощен, юн.
С рожденья до гибели – танцы,
И мыслить не хочет, молчун,
Так сладко ещё – новобранцем.

Одно упущенье небес – 
Кормить и поить забывают:
Почти что отсутствует вес,
Вся крошка донельзя сухая.

И сил приподняться с земли
Совсем у него не осталось,
На сладкий десерт поднесли 
Ему беспросветную старость.

Но даже таким стариком
Не тает на чёрной дороге.
– Прощай, помолись же тайком
И марш – под колёса, под ноги…

Ночной дождь

Оказалось, что ночью прошедшей
Землю бил растревоженный дождь,
Как с ума неожиданно сшедший,
Разоренный, обманутый вождь.

Он стегал тяжело и жестоко
Каждый бледно-зелёный листок,
Стекла выцветших в сумерках окон,
Рукава распростёртых дорог,

Лупцевал на домах угловатых
В бурых пятнах ребристую жесть,
И казалось, что все виноваты 
И готовы терпеть эту месть.

Но под утро злодейства иссякли,
Прекратился безудержный бред,
И с земли ядовитые капли
Испарились, лишь вспыхнул рассвет.


Мокрый снег

Осень старится. Радости нет
От холодно-голодного снега:
Только воду ему на обед,
Только лужи ему для ночлега,

А мишенью – лицо для него,
Оба глаза – в мишени десятки.
Настигает твоё существо
Хоть ползи, хоть беги без оглядки.

И снежинок, беспечно-живых,
В серо-грязный кисель превращенье
У бесчисленных нервов моих
Вызывает одно раздраженье.

Поскорей добрести бы домой,
Где тепло, телевизор и дети.
Мокрый снег… Пусть он трижды живой – 
Всех не пережалеешь на свете!..

Беспризорные листья

Мир и покой вам, брошенным, забытым,
Лежите вы ни живы ни мертвы
На ворсе еле дышащей травы,
Бессилием к ней накрепко пришиты.

В движении вам силы отказали,
Молчание заспиртовало вас,
Но очень ненадёжно – каждый час
Вас тысячи сгнивают на развале.

Как будто разонравившимся детям – 
Приёмным – указали вам на дверь.
И новые хозяева теперь – 
С метлою дворник да со свистом ветер…